— Выкинуть ее он не мог, — убежденно сказал Савельев. — Ищите.

Вдруг его озарило:

— А чего-то он все молчит? А ну-ка мужик, открой рот!

Труба подальше за щеку запихнул языком скомканную сотку и широко открыл рот. Так, как это делает ребенок на приеме у врача:

— А-а-а!

— А теперь только попробуй закрыть.

Савельев сам сжал пальцами скулы бомжа и оттянул щеку. На язык упала скомканная сотка.

— А пакетик у тебя, сержант, есть? — спросил Савельев.

Сержант вытащил из кармана небольшой полиэтиленовый прозрачный пакетик, предназначенный для сбора вещественных доказательств.

— Теперь выплюнь сотку.

Зеленая бумажка оказалась внутри пакета.

— Может, в опорный пункт его сдать?

— Там его знают! Пожалеют и выпустят. А нам он еще пригодится. Небось, знает, кто здесь на вокзале торгует.

Трубу поволокли к машинам. Раскололся он быстро, лишь только понял, в чьи руки попал. Это вам не менты, не простой патруль, а трое собровцев в масках, с автоматами.

Савельеву мало верилось в то, что рассказал Труба. Но даже если только десять процентов правды было в словах бомжа, стоило проверить.

Щукин, заслышав скрежет люка, приободрился.

«Вот и пиво само идет»!

Но тут ему показалось, что уж слишком много ног топчет пол.

"Вот же падла! — подумал герой афганской войны. — Говорил ему, мужиков с собой не приводить.

Они на хвост сели, на халяву"

Но тут в проеме вместо добродушного Трубы показался собровец с автоматом.

— Не двигаться, милиция!

Не решаясь тронуть здесь что-нибудь без разрешения командира, сержант вызвал Савельева по рации.

— Хрен знает, что здесь делается, товарищ полковник. В самом деле, мужик какой-то проволокой к горячей трубе привязан. На столе еще баксы. И бомж с орденами на груди его караулит. Говорит, какую-то ахинею про бандитов, про нападение на конвой…

Когда же Савельев спустился в теплотрассу, то его ожидал новый сюрприз. Документы у Щукина оказались на руках, и когда сделали запрос, выяснилось, что сам Щукин находится в розыске, потому как является лицом, на которого зарегистрирована фирма «Долида», чьи машины были расстреляны на подходах к мосту через Оку.

Ни разу до этого не попадавший в руки милиции Стресс, всегда уходивший от погони, бездарно оканчивал свою карьеру. Он собирался молчать, прекрасно понимая, что любое слово, сказанное им, может обернуться против него, и каждое прибавит пару лет к сроку. К несчастью бандита, у Щукина была цепкая память. Он прекрасно помнил все, что Стресс выдал Комбату.

Про Курта полковник Савельев кое-что знал сам.

И тут появлялась возможность захватить его прямо на базе. Времени, чтобы испрашивать разрешение на новую операцию, не оставалось. И Савельев решил, что успех, которого он достигнет, вполне сможет служить ему оправданием за недоведенную до ума сегодняшнюю операцию по отлову торговцев наркотиками.

Весь личный состав, имевшийся в его распоряжении, сел на машины, а сам Савельев в «уазике» ехал впереди колонны.

До Переделкина им оставалось совсем ничего.

Полковник Савельев стоял перед металлическими воротами. Подняв руки, он сжимал в пальцах белый носовой платок. Калитка, скрипнув, отворилась. За ней Савельев увидел лишь проезд между складами, неровно освещенный, пыльный, словно засыпанный мукой. Он подчинился приглашению и переступил высокий порог.

Двое его людей лежали на земле связанные.

— Живые, живые, — тут же уверил его Андрей Подберезский.

Автомат смотрел в сторону полковника.

— Руки опустить можно, наконец?

— Конечно.

Теперь Савельев увидел и Комбата.

— Оружия при мне нет.

— А могли бы и взять, — усмехнулся Рублев и указал на рацию, закрепленную на поясе Савельева. — А теперь при мне передадите своим ребятам, чтобы ничего не предпринимали. Пока вы им не прикажете… Погоди, полковник, знаю я ваши хитрости.

Небось, договорились с ними о нескольких формулировках. По одной они должны будут дожидаться, а по другой — броситься в наступление. Скажешь им:

"Приказываю всем оставаться на прежних позициях.

До моего возвращения или до нового приказа ничего не предпринимать ".

— Хорошо.

Савельев взял в руки рацию и связался с заместителем, слово в слово повторив сказанное Комбатом.

— А теперь и поговорить можно.

Можно сказать, что полковник Савельев в своей жизни насмотрелся всякого. Со всякими людьми ему приходилось сталкиваться. Но Рублев и Подберезский абсолютно не походили на бандитов, способных удерживать в заложницах женщину.

— Рублев, — сказал Комбат и по привычке протянул руку.

Точно так же по привычке Савельев пожал ладонь и назвался:

— Полковник Савельев.

Оба мужчины недоуменно смотрели на свои ладони, скрепленные рукопожатием.

— А это Подберезский, Андрюша.

— Какие ваши условия?

Савельев между разговором осматривался, стараясь понять, сколько здесь людей, какое есть вооружение, есть ли на территории машины.

— Никаких у нас условий нету, полковник.

Рублев сел на деревянную лавку под навесом, отставил автомат, закурил.

— Заложница здесь?

— Сивакова, что ли? — Комбат кивнул. — Позвать, может?

Савельев растерялся. Никаких условий ему не ставили. Обещали предъявить заложницу так, как будто, речь шла о том, чтобы негромко позвать ее из соседней комнаты.

— Дурная история получилась, — вздохнул Комбат, — и теперь выпутываться из нее нам придется вместе.

— Не понял? Да, кстати, я сказал своим, что если через двадцать минут я не выйду или не отзовусь по рации, чтобы начинали штурм.

— А сколько прошло?

Это Савельева тоже покоробило. Уж кто-кто, а террористы должны были бы следить за временем.

— Пять минут.

— Значит так, полковник, ты меня не перебивай, а я тебе расскажу все, что знаю. Тогда и будем думать вместе.

Рублев сказал это после того, как тщательно изучил удостоверение Савельева.

— Ребят развязать надо. Что они, словно бандиты какие, связанные лежат? — предложил Подберезский.

— Если дали себя захватить, пусть полежат.

Я слушаю, — сказал Савельев, глядя на секундную стрелку, которая, неровно дергаясь, бежала по циферблату.

Рублев без утайки рассказал полковнику Савельеву все, что знал сам. И об убитых братьях-близнецах, и о Стрессе, о Щукине, о Трубе, о том, как попал он с Подберезским на склад, как дали себе обет отомстит!; за убитых товарищей.

— А теперь, полковник, сам решай, что делать будем.

Савельева особенно умилило это «делать будем»

Как будто бы он уже дал согласие действовать с Комбатом заодно. По закону, по правилам, следовало бы надеть на Подберезского и Рублева наручники. Следовало отвести их в следственный изолятор, а там пусть следователи и суд разбираются: действовали ли они в рамках обороны, какие законы нарушали и какой срок им светит. Но Савельеву хотелось верить Комбату, потому что в его словах он не нашел ни одного несоответствия. Картина выстраивалась четкая и ясная.

«А как бы я поступил на его месте, — подумал Савельев — Что, пошел бы в милицию и стал бы убеждать, действовать решительно? Нет, и я бы поступил точно таким образом»

Полковник Савельев достал рацию и вновь связался со своим заместителем.

— Мне нужно еще полчаса на переговоры.

— Все в порядке? Вам не угрожают, товарищ полковник?

— Нет, я могу в любой момент выйти отсюда.

— Ждем.

— Итак, Рублев, все, конечно, поучительно и интересно, но как-то, со слов, плохо во все это верится.

— А зачем мне врать? — усмехнулся Комбат. — Ты же понимаешь, полковник, хотели бы — мы б с Андрюхой твоих молокососов вмиг обставили. Не хотелось в своих стрелять. Прорвались бы. Я хвастаться не люблю, — уверенно сказал Комбат.

— Ладно, допустим, я во все это поверил, и что мне прикажешь делать?