— Не поверишь.

— Говори.

— Лучше сам посмотри.

Рывком Федор отодвинул дверцу микроавтобуса.

Тот, кого назвали Куртом, заглянул внутрь. Брезгливо поморщился и сплюнул на землю.

— Сиваков-то хоть жив?

— Этот жив, — сказал Стресс, — а вот Коляна кобель загрыз.

— Да уж вижу, и в висок ему выстрелил.

— Это мы прикончили, чтобы не мучился.

— Завезите его куда-нибудь, закопайте так, чтоб никакая собака не нашла. И этого тоже, — указал он на охранника, — хотя нет, погоди. Стресс. Я подумаю, может, мы все переиграем. Коляна закопайте.

— А может, родителям… У него маманя есть… — сказал Стресс.

— Какая маманя! Закопать его! А то маманя увидит, как ее сыночка пес погрыз, и сама концы отдаст.

Зачем брать грех на душу? Ты бы хотел, чтобы тебя такого мамане предъявили?

— Нет, нет, что ты, Курт.

— Вот и я думаю, лучше будет, если она ничего не узнает. В яму его, мы же не военкомат, чтобы цинковые гробы развозить.

— Послушай, Курт, копать — это долго и ненадежно, найти могут.

— Что ты предлагаешь?

— Может, пустить его на ветер? Сжечь в котельной, вместе с псом.

— В котельной говоришь? — Курт раздавил каблуком тяжелого башмака окурок, — а сколько до нее ехать?

— Совсем недалеко, километров двенадцать, и все полем, подъезды там чистые. Гаишников нету, никто ничего не узнает, а в котельне наш человек, кум мой работает. Напоим его, пару пузырей водки, он заснет, а мы дело сделаем.

— Чем топит?

— Каменным углем. Он сталь плавит, не то что кости.

Все эти разговоры Курт и его люди вели в присутствии Софьи, нисколько не стесняясь того, что она их слышит. Сиваков же еще не пришел в себя. До женщины постепенно доходило: если не берут украшения, которых на ней навешано с полкилограмма, то ее дела совсем плохи.

Курт отбросил со лба густую прядь волос и задумался.

— Наверное, ты прав, так и сделаем. Был человек и не стало. Только смотри, чтобы все было чики-чики.

Лишние проблемы мне ни к чему.

— Ясное дело.

— Возьми с собой кого-нибудь и поезжайте, а охранника оставь пока здесь Только смотрите, сами чтобы не пили.

— Хорошо, мы же на работе.

— Бабу затащите в подвал, а его ко мне.

Микроавтобус загнали в склад, даже не выгрузив из него мертвого охранника, а «вольво» Сивакова накрыли брезентом.

Тут за забором бандиты чувствовали себя уверенно и защищенно. Здесь была их территория, и никто посторонний сюда сунуться не мог, всем здесь заправлял Курт. Естественно, и за Куртом стоял кто-то, но кто именно — никто из его людей не знал. Откуда-то он получал деньги, оружие, распоряжения, а зачем захватывают и убивают людей ни Федора, ни Стресса, ни покойника Коляна не интересовало.

От яркого света, бьющего прямо в глаза, Илья Данилович поморщился и скрипнул зубами. Он прекрасно помнил, что с ним произошло. В себя Сиваков пришел уже в машине, лежа рядом с мертвым охранником, но виду не подавал, словно бы надеясь, что произойдет чудо, и весь этот кошмар кончится.

Но то, чем он занимался в последние годы, не давало ему шансов на спокойную жизнь, на счастливый исход сегодняшнего вечера.

— Ну что, Илья Данилович, поговорим серьезно или будем в молчанку играть?

— Кто вы? — покусывая пересохшие губы и чувствуя нестерпимую боль в затылке, пробормотал плененный Сиваков.

Он сидел привязанный к стулу, над ним застыла лампочка в жестяном абажуре, свисавшая на витом шнуре с высокого потолка. В помещении не было окон и это говорило о том, что тут, скорее всего, подвал.

Пахло в нем неприятно, гнилой картошкой, плесенью и еще чем-то мерзким — сладковатым.

— Так что, будем говорить?

— Что вам надо? — выдавил из себя Сиваков.

— Да немного. Тебя предупреждали и твоих людей предупреждали, партнерам говорили, не лезьте на нашу территорию, не забирайте нашу клиентуру. А вы не послушали и делиться не захотели.

— Что вам нужно? — еще раз повторил свой вопрос Илья Данилович.

— Нам немного надо, — пробурчал Курт, поднялся со стула и приблизился почти вплотную к Сивакову. — Ты меня знаешь?

— Я тебя знать не желаю.

— Меня зовут Курт, все меня так зовут. Наверное, ты обо мне слышал?

— Слышал, слышал, — сказал Сиваков.

— Когда привезут партию?

— Я этого не знаю.

Курт усмехнулся, и эта усмешка больше походившая на оскал, не предвещала ничего хорошего. Чем-то Курт напомнил Сивакову ротвейлера по кличке Раджа, такой же сильный, такой же безжалостный и тупой в своем упрямстве. Скорее всего, он повинуется лишь хозяину, а наверняка, хозяева дали приказ, и Курт вцепился мертвой хваткой в Сивакова, а вцепившись, уже не отпустит пока не перегрызет горло.

— Знаешь.

— А какой смысл мне рассказывать, даже если бы я знал. Честно говоря, смысла не вижу никакого.

— Мне сказали узнать, и я узнаю. Хочешь ты говорить, не хочешь, мне наплевать. Расскажешь.

Тут все говорят, еще ни одного не было, кто бы промолчал. Покричишь, повизжишь, а затем всех выдашь с потрохами. Все расскажешь, даже то, чего не знаешь. Жизни тебе обещать не стану, не мне решать. Но думаю, если расскажешь, тебе дадут умереть легкой смертью, а если не расскажешь, в чем я сомневаюсь… — Курт помахал указательным пальцем перед носом Сивакова, зрачки того проследили за движением пальца, — умрешь ты, твоя жена, твои дети…

— Детей не трожь!

— А это снова не мне решать. Зато то, что они в Англии, я знаю, и в какой школе учатся, знаю. Если будет надо — доберемся и до них. Может и добираться не придется, на похороны своих любимых мамаши и папаши они наверняка, приедут.

— Суки, — выдавил из себя Сиваков.

— Ну зачем ты так? Грубо обзываешь, я же тебе еще ничего плохого не сделал.

— Суки.

— Зачем вы полезли на наш рынок, просили вас не лезть, потом вам предложили договориться, а вы решили, что вам все можно.

— Думаете, что если у вас с ментами договор, то вам все можно? Есть еще справедливость на свете. Не получится у тебя, Курт.

— А ты хочешь, чтоб ее не было?

— Слушай, я тебе дам денег, много денег. Я знаю, кто тебя послал, они тебе столько не заплатят, просто дай мне уйти, я исчезну за один день. А деньги ты получишь, — Сиваков знал психологию подобных людей, знал, что перед деньгами не устоит никто из мелких сошек, и купить можно любого.

Были у Сивакова деньги здесь в России, были деньги и на счетах зарубежных банков. Ведь наркотики, которые возили из Казахстана в Москву, затем переправлялись в Западную Европу, именно она была основным потребителем зелья. Каждый вложенный Сиваковым доллар приносил двести долларов прибыли, а вкладывал деньги не один Сиваков. Вкладывались в наркобизнес огромные деньги.

— Я тебе лично, Курт, дам миллион долларов.

— Это из каких денег?

— Я знаю из каких.

— Что, возьмешь в банке, сложишь в дипломат и передашь мне? Так тебя для этого выпустить сперва придется.

— Я скажу тебе, где их взять. Но взять их ты сможешь лишь со мной.

— Говоришь, миллион, — прошептал Курт, словно бы прожевывая цифру, держа ее на кончике языка, — хорошие деньги, главное, круглая сумма. А два миллиона ты мне дашь?

— Сразу не дам.

— Не хочешь или не дашь?

— Не смогу. Это очень большие деньги, за день я их не соберу.

Курт и те, кто стоял за ним, понимали, что Сивакова хватятся и хватятся немедленно, что к завтрашнему утру его начнут искать. Значит, следовало торопиться.

Панкратовы, те, к кому ехал Илья Данилович Сиваков со своей женой, уже несколько раз пытались связаться с ним по телефону. Телефон в автомобиле работал, но трубку никто не снимал. И это насторожило Панкратова, ведь водитель должен в любом случае сидеть в машине.

Позвонили на дачу, первый раз домработница сказала, что хозяева уехали, когда будут неизвестно, и куда уехали, она тоже не в курсе. Тогда Панкратов представился. Его фамилию домработница знала прекрасно, много раз видела его на даче своего хозяина, помнила, с каким почтением Софья и Илья Данилович обходились с Панкратовым.